Воспоминания сына Владимира Никонова

“Когда я появился на свет, моему отцу было 30 лет.

Он был успешным молодым художником, членом МОСХа, с блеском, окончившим Суриковский институт. Будучи человеком энергичным, он много писал в то время: для комбината живописного искусства, оформлял павильоны на ВДНХ, выступил с идеей однодневных дискуссионных выставок в МОСХе.

Как многие творческие люди, отец имел сложный и противоречивый характер. Получив в детстве достаточно суровое воспитание в семье военнослужащего, он остался суровым человеком и в дальнейшем, применяя эти методы в своей семье. Но сложность характера не мешала ему находиться в постоянном творческом поиске, увлекаться музыкой, поэзией, чтением книг.

Где-то в середине 50-х годов, после окончания института, отец был направлен в творческую командировку на Репинскую академическую дачу, которая находится под Вышним Волочком. Ему полюбился этот живописный край озер, полей и лесов. По возможности он стал приезжать туда чаще. И там, наряду с творческим вдохновением, он нашел свою любовь. Академическая дача расположена на берегу небольшой реки, а на противоположном берегу стоит деревня Кишарино, где жила со своими родителями моя мама, в «Академичке» она работала медсестрой. Там мои родители познакомились и полюбили друг друга. Там же, в деревне у дедушки и бабушки, я провел свое дошкольное детство.

Когда мой отец приезжал в деревню, он с удовольствием занимался простым крестьянским трудом, помогая деду во всём: колол дрова, косил траву, ремонтировал изгородь. У него не было крестьянской сноровки, но дед говорил про него: «Михаил косить не умеет, но старательный». Это было свойственно его натуре, аккуратность во всём. Его отец, Федор Павлович, говорил про отца: «Мишка-аккуратист». В деревне он отдыхал душой, заряжался энергией природы, вынашивая новые творческие идеи.

Когда мне исполнилось семь лет, родители перевезли меня из деревни в Москву. Поступив в общеобразовательную школу, я начал параллельно посещать и подготовительный класс в музыкальной школе. Это произошло по инициативе моего отца. Он имел прекрасный слух, сам в раннем детстве учился играть на скрипке и фортепиано, любил петь. Услышав, как я пою, отец тут же направил меня учиться в музыкальную школу. Это его решение и определило мою дальнейшую судьбу, дав мне профессию музыканта-скрипача, за что я очень благодарен отцу и занимаюсь музыкой по сей день.

Моему отцу же привила любовь к музыке и рисованию его мать, дворянка по происхождению. Она окончила Екатерининский институт благородных девиц, прекрасно играла на фортепиано, рисовала, свободно говорила на нескольких языках. Уровень её культуры был очень высок, а круг общения достаточно обширен. В те времена, когда она работала в библиотеке Академии Генерального штаба, она, к примеру, переписывалась с Роменом Ролланом, так как блестяще знала французский язык.

Мой дед, Федор Павлович, напротив, был из простого сословия, дослужившийся до генеральского звания уже при Советской власти. Он воспитывал своих сыновей Михаила и Павла в строгости, никакого баловства не позволял, но всячески поощрял их в стремлении стать художниками. Дед всегда говорил, что сыновья и внуки должны прославлять нашу фамилию. Его стремление покровительствовать занятиям искусством коснулось и меня, он лично оплатил покупку скрипки и фортепиано для моих занятий музыкой. На этой скрипке работы итальянского мастера Дегани я играю до сих пор.

О любви отца к пению я вспоминаю по многим интересным случаям из нашей семейной жизни. Когда мы все приезжали летом в деревню, то обычно собирались вечерами за столом у самовара и любили петь русские народные песни. Голос отца звучал громче всех, у него был сильный баритон и превосходные данные для того, чтобы стать оперным певцом. Бабушка говорила ему: «Миша, у тебя голос, как «иерихонская труба».

Однажды летом я приехал в деревню, но обнаружил, что дом закрыт на замок. Родители, видимо, куда-то ушли, и я решил их подождать на крыльце. Через некоторое время я услышал откуда-то издалека доносящееся пение, это был мужской голос. Сразу понял, что поёт мой отец и пошёл на звук голоса. Примерно через 1,5 км я увидел маму и отца, исполнявшего для неё «O, sole mio» и другие итальянские песни. Его пение разносилось по всей округе.

В молодости отец часто ходил на филармонические концерты в Большой зал консерватории и Концертный зал им. П. Чайковского. Композитором номер один для него был И. С. Бах, чьи произведения он слушал и дома на пластинках. Слушал музыку увлеченно, ставя пластинку на начало, когда запись заканчивалась, по многу раз.Некоторые произведения он знал буквально наизусть. Также он любил творчество Моцарта, Мусоргского, из современных композиторов Пендерецкого.

Что касается литературных увлечений отца, он любил читать и перечитывать Ф. Достоевского, М. Булгакова, В. Набокова, А. Платонова, чей образ «странника» он часто использовал в своих работах. Из поэтов любил А. Блока, С. Есенина, А. Ахматову, Б. Пастернака, очень много стихов знал и декламировал наизусть. Образы А. Ахматовой, А. Блока и С. Есенина он создал в своих картинах.

Из друзей моего отца я с детства хорошо знал художников Юрия Дворецкого и Леонида Филатова. Они дружили семьями, знали друг друга со школьной скамьи, отмечали вместе праздники, дни рождения. В тот период, когда у Л. Филатова не было своей мастерской, отец предоставил ему часть своей. Это были настоящие друзья. Еще я знал художника Николая Антипова, с которым отец поддерживал дружеские отношения. Антипов часто помогал отцу, позируя для заказных работ, в частности, отец писал с него фигуры Ленина, других вождей революции.

Одно время, в конце 60-х он сблизился с Евгением Чубаровым, который тоже работал тогда в мастерского отца на улице Вавилова. Их объединяла не только дружба, но и общие взгляды на современное изобразительное искусство. Также в круг его единомышленников входили Анатолий Слепышев и художник из Загорска (ныне Сергиев Посад) Иван Сандырев, у которого мы бывали в гостях всей семьей. Гостил у нас дома и Виктор Попков. Эти встречи с друзьями бывали как правило очень шумными, поскольку отец был отчаянным спорщиком, а художники – люди эмоциональные, так что обсуждение различных вопросов, касающихся искусства, иногда затягивалось за полночь.

Работа над заказами для комбината отнимала много времени и сил, отцу очень часто предлагалась ленинская тематика. Это не было случайным, на самом деле у него превосходно получался образ В. И. Ленина. Отец так много и часто его рисовал, что мог профиль В. И. Ленина нарисовать одной линией с закрытыми глазами. Однажды он мне это продемонстрировал. Список «ленинианы» у отца довольно большой, когда он работал над картиной «Ленин с народом», кроме Н. Антипова ему позировали также мама и я.

Мой отец практически не расставался с блокнотом и постоянно делал различные моментальные зарисовки, искал типажи для своих картин во время поездок в общественном транспорте. К примеру, одна из таких картин, «Пассажир», была написана с конкретного человека, которого отец увидел в метро. Впоследствии эта картина была куплена английской частной галереей.

За многие годы работы в МОСХе отец вполне мог получить различные звания и награды, но он относился к этому равнодушно, не желая прикладывать какие-то усилия в этом направлении. Вместе с тем, отец очень много своих полотен безвозмездно подарил различным российским музеям, за что получил медаль «Меценат столетия».

В середине 70-х годов отец сблизился с художниками-нонконформистами. Побывав на выставке в парке «Измайлово», он заинтересовался новым направлением в искусстве. Вскоре отец познакомился с Олегом Целковым и Оскаром Рабиным. В то время в его картинах стал преобладать абстрактный стиль. Однажды отец взял меня с собой на андеграундную выставку Оскара Рабина, которая полуподпольно проходила на чьей-то квартире. Когда Рабину сообщили, что пришёл Михаил Никонов, он примчался встречать отца, был чрезвычайно польщен и всячески это подчеркивал в разговоре с ним.

Вскоре нонконформисты пригласили отца принять участие в выставке в павильоне «Пчеловодство» на ВДНХ. Это была нашумевшая выставка, вскоре после которой почти все эти художники эмигрировали за границу. А отец очень пострадал из-за участия в ней. Его вызвали на «серьёзный» разговор в МОСХ и прямо спросили: «Ты с кем? С нами или с ними?». Эта история подействовала на отца удручающе, выбила его «из седла» на многие годы. Во многом по этой причине он стал «затворником» в своей мастерской, постепенно отдалившись от своих друзей – художников и искусствоведов. В этот период он с большой неохотой допускал кого-либо к себе в мастерскую, даже нас, членов его семьи.

В 80-е годы и позднее, в 90-е, в его живописи стала преобладать социальная тематика с элементами экспрессионизма. Термин «яростный негативист», высказанный критиком Каменским, очень точно отражает его отношение к окружающей действительности. В это время он создаёт такие картины, как «Все на продажу!», «Миллионеры развлекаются», «Российский монстр» и др. В этих полотнах образы просто «бьют наотмашь», обнажая все язвы тогдашней российской действительности.

Тем не менее именно с конца 80-х начался подъем его творчества. Казалось, он наконец-то добился признания. Состоялась его персональная выставка на улице Вавилова, его работы покупают в частные коллекции Голландии, Испании, Финляндии. Тогда же картинами отца заинтересовались сотрудники «Тамб-галери» в Лондоне. Они купили несколько полотен и приглашали отца приехать с выставкой в Лондон, обещая всю организацию взять на себя. Отец даже начал учить английский язык. Были и другие заманчивые предложения, из Дюссельдорфа и из США. К сожалению, из этого ничего не вышло по ряду причин.

В личной жизни отца трагедия случилась дважды. В 1984 году из жизни ушла его любимая жена, моя мама. Её образ отец неоднократно запечатлел на своих полотнах, и даже после её смерти часто к нему обращался в своих картинах. Болезнь мамы, а затем и её уход плохо отразились на моём отце. Помогла справиться с этой ситуацией его вторая жена, сестра его друга Ю. Дворецкого, знавшая отца с юных лет.

Она оказывала ему большую моральную поддержку, создавала домашний уют, хотя к быту отец был совершенно равнодушен, вместе они совершали длительные прогулки по парку. Галина Васильевна, очень уважительно относилась к его творчеству, справедливо считая отца незаурядной личностью, хотя сама к искусству отношения не имела. Именно в этот период у отца случился новый творческий взлёт, о чем свидетельствует количество написанных тогда картин и яркие, запоминающиеся образы, запечатлённые в них.

К сожалению, и вторая жена ушла из его жизни после тяжелой болезни, прожив с отцом 20 лет. Все эти годы они прожили в скромной, почти спартанской обстановке в маленькой квартирке - хрущёвке, применив к своей жизни термин «безбытность». Последние годы отец прожил в одиночестве, только я, моя жена и наша дочь (его внучка) время от времени навещали его. Но, несмотря ни на что, он продолжал работать в мастерской. Даже когда он неудачно упал на улице зимой и сломал себе правую руку, отец пытался продолжать писать. Без работы он жить не мог”.